21 апреля 2019 года Асию Тулесову и Бейбарыса Толымбекова арестовали на 15 суток после акции на алматинском беговом марафоне. Они призывали общественность обратить внимание на честность президентских выборов, развернув баннер «От правды не убежишь». #УМЕНЯЕСТЬВЫБОР, #ADILSAILAYUSHIN». 

Позднее Бейбарыса забрали в армию, он прослужил год на военной базе Отар.

Мы поговорили с Бейбарысом о его планах, переменах во взглядах и о том, что для него значит 2020 год и про задержания 6 июня.

– Как прошла адаптация после года в армии?

–  Пока она идет до сих пор, вначале была заторможенность, именно в  коммуникации, многие вещи были непривычны, какая-то потерянность. Сейчас уже нормально, пытаюсь даже работать. 

– Ты писал, что 2019 был годом начала неравного диалога между государством и обществом. Как, по-твоему, новый законопроект о митингах может повлиять на такой тренд?

– Так получилось, что если государство чему-то и научилось, то именно тому, как подавлять [протесты] еще лучше. В новом законопроекте просто поменяли слова «разрешить» и «уведомить», сделали несколько уточнений, чтобы было легче судить митингующих.

– В интервью vlast.kz вы вместе Асей говорили, что важно, чтобы появлялись новые лидеры, что это позволит распределить ответственность и риски. Видишь  ли ты новых лидеров?

– В целом – да,  за год очень много разных людей появилось, очень много людей стали популярнее. Из моих друзей – Асем Жапишева, Даник (Молдабеков), хоть он и до этого был довольно популярным, он очень классные материалы за это время сделал и актуализировал. Тот же Казфем, помимо некоторых людей, которые там и так были, там появились такие люди, как Фариза Оспан. Мне это очень нравится, это очень хорошо для гражданского общества, но проблема в том, что у нас до сих пор верят личностям. 

Людей должна объединять идея, а не личность. Люди верят, что человек придет к власти и будет управлять на основе своей личности, а на самом деле так не должно быть. Нужно контролировать правила, а не процесс. 

Возьмем тот же ДВК: он основан на личности Мухтара Аблязова. ДПК собран вокруг личности Жанболата Мамая. Это проблема. Они – популисты и выдвигают вопросы только популистские. 

Мамай говорит:  «Жер сатылмасын, Кредит кешiрiлсiн» (Требования не продавать землю иностранцам и простить кредиты – прим. ред.). Мне кажется, такая постановка вопроса никакого политического смысла не несет. Требование «Жер сатылмасын» («Пусть не продается земля» – в первую очередь имеется в виду Китай) основано даже на немного синофобском взгляде, потому что на деле первое место по купле или аренде наших земель занимает Россия. «Кредит кешiрiлсiн» («Пусть простится кредит») – тоже чистый популизм, ведь это требование на самом деле решить проблему социального неравенства не может. Мы должны поменять правила, чтобы такие люди [популисты] вообще не приходили к власти. 

Отсутствие информационной площадки – тоже проблема. Я считаю, что активисты должны в этом направлении двигаться. У нас до сих пор нет платформы, где мы бы могли обсуждать политическую повестку. Есть сайты, где правозащитники могут публиковать статьи, но нет специализированного издания, где мы могли бы обмениваться мнениями, дискутировать. Пока что срач идет в фейсбуке, и это очень плохой показатель.

– Изменились ли ваши взгляды на политику, мир за последний год?

– Я назвал себя анархо-коммунистом еще в 2015, и в целом ничего не изменилось. Почему анархо-коммунизм – потому что я и сейчас верю в прямую демократию, в процесс, где демократия исходит из низов.  

Я изначально не верил в президентские выборы-2019, говорил, что на этих выборах будут подставные кандидаты, говорил, что нужно проводить активный бойкот. Здесь, как мне кажется, я оказался прав. Люди проголосовали за Косанова, и этим самым даже немного легитимизировали  выборы, так как явка была достаточной. 

– «2019 был годом солидарности, взаимопомощи, веры и надежды в светлое будущее». Что думаешь про 2020 год, что он значит для тебя? 

– С одной стороны, он, может быть, даже перечеркнул все, что было в 2019 году: во-первых, из-за таких случайных вещей, как пандемия, во-вторых – из-за усиления механизма государственных репрессий: приняли этот законопроект, посадили Альнура Ильяшева (ему грозит срок). Но все же некоторые наработки, общественный взгляд – они есть. 

Выходя с плакатом «От правды не убежишь», мы хотели, чтобы люди обратили внимание на выборы, пошли голосовать сами или стали наблюдателями. Но мы добились чего-то большего.

До акции на марафоне народ хоть и выходил на митинги, но был какой-то психологический барьер. Сейчас выйти с требованием на улицы – абсолютно нормальная вещь. 

В принципе, нарастание государственных репрессий – это тоже норма, как бы странно это ни звучало. Это результат нашего развития. Чем быстрее растет [социальное] напряжение, тем скорее произойдут перемены. Закручивая гайки, государство каждый раз срывает с себя маску и показывает свое истинное лицо.

Я считаю, что есть какое-то противоречие в том, что с развитием гражданского общества государство будет становиться более репрессивным. С другой стороны, так ситуация и разрешится: мы посмотрим, кто сильнее. Конечно, гражданское общество победит, ведь для развития демократии гражданское общество необходимо. 

Люди часто задают вопросы: может ли Токаев или еще кто-то из властных элит сделать что-то такое, что привело бы к демократическим переменам. Я говорю: нет, не может. Не было такого в мировой истории, чтобы чиновники сами проводили реформы, сами создавали демократию, такого не бывает. 

Для того, чтобы демократия работала, нужны демократические институты, нужно гражданское общество.  А оно не может развиваться по указке сверху, оно должно развиваться независимо, и учиться должно само. Общество проходит какие-то стадии взросления, и в какой-то момент ему, как ребенку, превратившемуся в подростка, нужно дать некоторую волю. В такой момент чрезмерная родительская опека будет вредить, препятствовать самостоятельному развитию. Гражданскому обществу просто нужно дать свободу. Оно, конечно, будет ошибаться, но на ошибках учатся.

– Определился ли ты с планами на будущее?

– Четких планов нет. Я хочу писать, заниматься правозащитной деятельностью, урбанистикой – очень интересует устройство города, в первую очередь, окраины. Хочу работать над специализированным изданием, обсуждать политическую повестку, активистские будни. Такие разные проекты, но все просветительские. 

В тот день я не планировал выходить из дома. Как Асю задержали, я выехал в Медеуский РУВД. Ася уже вышла, но она записала имена людей, которых задержали и сказала, что там больше 20-и человек. У каждого выходящего сотрудника мы спрашивали, есть ли у них протокол для задержания, подходили к воротам,  долго стояли у входа и просто  монотонно стучали. Тогда нас было пятеро. Никто не открывал, никто не выходил с нами поговорить. У нас была простое требование – мы хотели, чтобы кто-то из сотрудников вышел и прокомментировал ситуацию:  зачем задержали людей, кого задержали, когда их выпустят. Среди задержанных была Мадина Жолдыбаева – прохожая, к митингу она имела никакого отношения, но ее тоже забрали.  После долгого игнорирования мы начали кричать «Бостандык»  («Свободу»)  и услышали, что то же самое кричат изнутри. Я попросил рупор и начал скандировать. Тут вышли сотрудники МВД, сказали, чтобы кто-то зашел внутрь, там внутри они все объяснят. Мы никого не пустили внутрь, так как опасались. Мы ведь требуем, чтобы людей отпустили, а они предлагают добровольно пойти. Когда мы все вместе начали скандировать «Ваши дети будут как мы, если мы не справимся, то справятся они», вышли Улттык Улан и начали  нас скручивать. Порвали мой  рюкзак, забрали рупор, и завели нас с Марселем в серую комнату в стиле советского обезьянника.  В комнате вместе с нами было 5-6 человек, с нами они были агрессивными.  Подписывать мне ничего не предлагали. Внутри  было очень много барсеточников – это люди в гражданском и с телефоном в руках, ходят вокруг и постоянно снимают. Как я узнал, они являются сотрудниками КНБ и курируют работу работников МВД. 

Когда мне дали выйти,  я увидел задержанных. Они просто сидели, ничего не делали. Выпускали людей по двое, начиная со старших. Когда я вышел, было уже около шести вечера. В один момент все активисты, которые были у РУВД, подошли к зданию и начали клеить стикеры. Самое смешное было то, что вышел один рядовой и начал в одиночку все отклеивать.

Оказалось, что Асю забрали и опять завели туда, якобы для проведения допроса.  Мы продолжали стоять и требовать освобождения. Вдруг выезжает полицейская машина и слышим, что оттуда кричит Ася: «Тима!».  Мы с Марселем подбежали и увидели, что внутри между двумя полицейскими сидит Ася, спереди  еще двое. Они увезли Асю, ничего не сказав. Мы подошли к воротам и начали требовать, чтобы вышел человек и объяснил, куда увезли Асю и когда она вернется.  Они согласились, но никто так и не вышел. В один момент начали подъезжать к воротам автозаки, мы перегородили путь. Сотрудники МВД  начали выходить, мы просили их выйти на диалог, сказать нам где Ася. Вышел работник МВД  и сказал, что если мы сейчас уйдем, тогда и поговорим. Мы стояли на своем, тогда тот же работник сказал, что  Ася по дороге отпустили уже давно, она уже дома. Мы не верили, в таком случае, почему она нам не позвонила? Мы стояли и никуда не выходили. Тогда один сотрудник посмотрел на старшего подполковника, спросил «Можно, да?», и нас начали  толкать, это и показано на видео в интернете.

Я позвонил в Медеуский РОП и спросил, там ли Асия. Сказали, что никто не приезжал. Позже позвонила сама Ася и мы узнали, что ее все же повезли в Медеуский РОП и там отпустили. Так мы и разошлись.

На следующий день Асю забрали на допрос. Причем пришли с повесткой в 17:20 и сказали явиться до шести. Я сначала не понял почему.  Думаю, что то видео  с фуражкой сняли те барсеточники с телефонами. Видео очень обрезанное и вырвано из контекста. 

В понедельник утром Ася все еще была в ИВС, я решил написать жалобу в прокуратуру на  сотрудников правоохранительных органов за то, что  они чрезмерно и  без необходимости используют насилие. Они забрали рупор без какого-либо протокола, тем самым, по сути, совершили кражу. По-моему мнению, то, что они используют чрезмерное насилие –  это превышение власти, так как они заставляют чувствовать себя униженным, ущемляют честь и достоинство.  Я знал, что в ответ ничего не будет, что никого не накажут. Этот поступок я рассматриваю как арт-перформанс. Прокуратура, как оказалось, на карантине, я оставил жалобу в ящик. Сказали, что позвонят вечером и скажут входящий номер. Пока что (на момент проведения интервью) не звонили. Зато уже успели допросить и задержать Асю. Я не понимаю, какая необходимость держать Асю в ИВС, когда границы Казахстана закрыты и выехать за границу сейчас тяжело.  Я считаю, что власть  тем самым поступает очень лицемерно, выборочно наказывая гражданских активистов. Это – запугивание правозащитников и активистов. В обществе сейчас и так большое недовольство работой МВД, они своими действиями это и дальше ухудшают.

Я выступаю за реформы МВД, какие заявляют «Oyan, Qazaqstan!». Выступаю за системные реформы, так как без них реформы МВД произойти, как мне кажется, не могут.