25 сентября в рамках ZhasCamp Hackathon состоялся разговор с российским политологом, кандидатом политических наук Екатериной Шульман. В ходе гостевой лекции мы проанализировали события текущего года, попытались примерить происходящее на жизнь обычного молодого человека и понять, как изменятся для него образование и трудоустройство.

Шульман считает, что люди и социальные институты на любые внешние вызовы реагируют так, как они умеют, и эта реакция является продолжением тех практик, которые уже сложились. Поэтому новые социальные нормы не возникают немедленно. Чрезвычайная ситуация не приносит ничего нового, но ускоряет те тенденции, которые есть.

По словам эксперта, существует пять базовых тенденций, которые ускорила пандемия:

1. Повышение ценности человеческой жизни и гуманизация

«‎Это самая главная тенденция, относительно которой все остальные считаются производными», – говорит эксперт.

Пандемия и смертельные болезни – постоянные спутники человечества. Путешествия, торговый обмен и новые средства передвижения ускоряют темпы заражения болезнями. Карантин – явление не новое, сам этот термин пришёл к нам из средних веков, тогда он обозначал сорокадневный срок, который корабли, пришедшие в Венецию, должны были простоять, прежде чем могли войти на её территорию.

В условиях глобального снижения рождаемости никакое правительство в мире не может себе позволить относиться к болезням так, как к ним относились раньше. То, что весь мир вне зависимости от политических систем и режимов отреагировал на первую волну коронавирусной инфекции с такой готовностью в ограничении свободы, показывает нам распространение гуманизации. Ради спасения жизни человечество готово на очень многое.

2. Глобализация в условиях изоляции

«Правительствами, как мы видим, принимаются жёсткие ограничительные меры. Те политические власти, которые их вводят, испытывают повышение популярности. И сама готовность людей соблюдать эти тяжелые для них ограничения тоже говорит о том, что они согласны платить цену за сохранение своей жизни. Это специфическое сочетание глобализации и изоляции», – объясняет Екатерина.

Вследствие того единого информационного пространства, в котором каждый из нас находится, людей волнуют единые для всей планеты темы. Карантин ограничивает передвижение людей. Они эмоционально могут откликаться на то, что происходит далеко от них, хотя физически привязаны к месту проживания.

3. Универсальность онлайн-услуг от торговли до образования и всеобщая слежка

Желание сохранить прежний образ жизни в условиях ограничений передвижения подтолкнуло развитие онлайн-сегмента экономики. Возможность онлайн-обучения расширяет доступ к знаниям тех, кто раньше не мог попасть в учебное заведение, но подрывает статус студенческих сообществ и университетов как центров культуры. В обычных условиях студент отправлялся в университет не только за знаниями, но и за новым социальным опытом и связями. Поэтому в будущем важно найти необходимую пропорцию между онлайн- и офлайн-образованием.

Другой стороной увеличения онлайн-активности стало усиление всеобщей слежки. Физические передвижения, финансовые транзакции, покупки и сетевое поведение любого человека стало легче отслеживать.

«Государства наблюдают за гражданами, корпорации изучают реакции потребителей, и карантин показал, какие масштабы может приобрести эта новая прозрачность. Например, для того чтобы отслеживать заболевших, государство устанавливает на телефоны специальные трекеры слежения», – рассказывает Шульман.

4. Доместикация труда

Характер трудовых отношений и организации быта поменялся. Всё больше людей полностью или частично работают из дома. Такая перемена выгодна и для работодателя, поскольку снижает его расходы, и для работников, так как освобождает их от тягости городской маятниковой миграции (регулярных перемещений). Границы между свободным и рабочим временем размываются, спальные районы становятся не менее важными, чем городской центр, что в свою очередь меняет города, ведь у людей появляется больше требований к месту, где они проводят своё время.

«Мы осознали, что такое домашний труд – труд по поддержанию хозяйства. До карантина значительную его часть выполняли приходящие уборщики. Потом люди оказались заперты дома и столкнулись с необходимостью самостоятельно вести домашнее хозяйство», – говорит эксперт.

Что касается перспектив введения базового дохода, то это явление обсуждается не со вчерашнего дня, а давно. Но теперь этот вопрос стал более актуальным, так как в условиях карантина и его экономических последствий государства были вынуждены выплачивать людям безвозвратные деньги для стимулирования потребительского спроса.

5. Секьюритизация медицины и медикализация публичной сферы

Санитарные структуры получили право вводить ограничения и наказывать за их несоблюдение. Вопросы здоровья человека становятся не личными, а общественными. Например, интимная процедура измерения температуры теперь публична. Старение социума и снижение рождаемости являются одними из важных факторов, влияющих на ценность здоровья. 

В ходе выступления Екатерина затронула и тему потребительских ценностей нынешнего года.

«Сегодня невыгодно быть лицом, заинтересованным исключительно в прибыли – нужно, если не принять филантропические ценности, то хотя бы имитировать их принятие», – говорит Шульман.

Эксперт отмечает, что для экономики услуг становится ценным лицо с особыми потребностями. Оно становится вдвое дороже, потому что каждая его потребность создаёт новый рынок. Поэтому инклюзия – это не всегда лишь гуманистическая идея.

Появилась потребность в новой осознанности: люди в городах начинают понимать, насколько среда влияет на их здоровье. Экологическая проблема стала политической, и она по-разному формулируется в каждой стране.

По мнению эксперта, с одной стороны, глобализация происходит и в сфере услуг, а с другой – развивается местный патриотизм и стремление потреблять товар или услугу, которые несут личностный отпечаток.

Жизнь в интернете приучила пользователей к тому, что среда подстраивается под них. Она адаптируется к их потребностям и вкусам. Тип поведения в интернете переносится в офлайн с той же идеологической основой. Во многом раздражение политическими решениями подпитывается привычкой к иному отношению к себе в сети. Люди перестают понимать, почему вне веб-пространства различные политические деятели ведут себя и разговаривают как в ХХ веке, когда только у одной стороны был мегафон, а другая должна была только слушать. Поэтому мы видим последствия всеобщей кастомизации, в том числе и политические.

«Пандемия также показала, что интернет – это не какая-то услуга, а такая же необходимость, как электричество и отопление. Без доступа к качественной сети человек не чувствует себя в безопасности», – говорит Шульман.

Эксперт рассказала аудитории об изменениях, которые уже произошли в отношениях работника и работодателя, и о том, как эти отношения будут трансформироваться в будущем.

Грамотные, находящиеся всегда на связи и постоянно обучающиеся люди нового века, по мнению эксперта, всё меньше готовы отдавать свои права кому бы то ни было. Они перестают понимать, почему оправдано существование управляющего сословия, которое решает вопросы их эффективности за них. Они хотят участвовать. С социальной точки зрения это отмирание патерналистского сознания.

«‎Новое поколение работников более чувствительно к размеру зарплаты. Однако нельзя повысить зарплату вдвое, чтобы работник стал вдвое эффективнее. Молодые люди не готовы брать на себя дополнительную нагрузку даже за деньги. Это связано и с новым подходом к балансу личного и рабочего времени, и с новой доступностью материальных благ», – объясняет Екатерина Шульман.

Труд автоматизируется – всё то, что нельзя автоматизировать, должно быть индивидуализировано. Эксперт советует, прежде чем что-то делать или чему-то учиться, задаться вопросом, сможет ли справиться с задачей программа. Если может, то она сделает это лучше вас. Как говорил создатель Alibaba Джек Ма: «Не надо беспокоиться о конкуренции с искусственным интеллектом: вы её уже проиграли».

По мнению Шульман, человеческое и индивидуальное становится более ценным. И это нельзя заменить автоматом и алгоритмом. Многие профессии, которые раньше считались обслуживающими, будут приобретать новую ценность, потому что их нельзя автоматизировать. То, для чего требуется человеческое участие, внимание и руки – это «золотые» рабочие места нового века.

Эксперт говорила и о демократизации, об отношениях человека и государства, которые пандемия тоже не обошла стороной и оставила на них свой отпечаток. Граждане стали предъявлять новые требования к своим правительствам, задавать больше вопросов, для них участие в принятии решений стало ещё важнее, чем прежде: граница между личным и политическим всё тоньше.

Демократизация – очень постепенный процесс. Если кажется, что общество никуда не движется, если кажется, что ничего не меняется, это неправда. Общество находится в постоянном движении. И если воспринимать в демократии в первую очередь непрерывный процесс снижения монополизации власти и повышения разнообразия, общество таким и станет.

«Многие считают, что протесты во многих странах связаны с тем, что люди долго сидели дома и поэтому теперь бегают и протестуют. Я больше склоняюсь к тому, что навыки обычного взаимодействия преобразуются в навыки политического взаимодействия», – отметила спикер.

Это касается ситуации, например, в Беларуси. Из-за того, что власть не вводила карантин, не принимала меры по замедлению распространения болезни и, по сути, оставила своих граждан один на один со стремительно меняющимся миром, люди в каком-то смысле были вынуждены научиться теснее взаимодействовать между собой и поддерживать друг друга, что теперь помогает им и в протестном движении.

Но протест может быть эффективным не всегда и не везде, ведь «если у вас до этого не было опыта диалога с властью, то ваш протест имеет меньше шансов. Насильственный протест будет вызывать меньше сочувствия, а сочувствие и широкая база поддержки – это его единственная опора. Надеяться завоевать регулярную армию камнями и палками – совершенно нереалистичная стратегия».

Даже когда карантинные ограничения исчезнут полностью, популярность онлайн-торговли, удалённой работы, стандарты гигиены, замена традиционных лекций онлайн-курсами, требования к правительствам останутся. К тем изменениям, которые мы сейчас видим, нас привела не пандемия, а мы сами, и, да, очевидно, прежней жизнь уже не будет.

Екатерина Шульман отвечает на вопросы об образовании, трудоустройстве и перспективах для молодежи: 

– Как выстроить дизайн собственного образования сегодня, чтобы не потеряться на рынке труда? Вы упомянули, что переход в онлайн объединяет образовательный процесс. Самое ли это большое переживание для молодого человека сегодня? Стоит уже думать о том, как искать работу в онлайн?

– Планируя своё образование, помните, что оно будет непрерывным. Постарайтесь избавиться от схемы ХХ века, в которой человек в 21 год выходил с дипломом из вуза и дальше ничему не учился. Не разделяйте свою жизнь искусственно на этапы: вот сейчас я учусь, а вот потом при помощи выученного я буду деньги зарабатывать. Вы можете учиться и работать, вы будете работать и при этом учиться.

Если вы можете себе позволить выделить несколько лет на очное образование – сделайте это. Университет – это привилегия общаться с теми, кто обогатит вас интеллектуально, с кем вы сможете общаться о «несъедобном», когда ваша жизнь не будет подчинена прямому материальному стимулу. Во взрослой жизни такого времени немного.

Что касается будущей работы: да, вы будете работать онлайн. Искать работу в сети и работать там же. Не думайте, что обязаны встроиться в какую-то иерархическую структуру. Напрашивается простое решение, особенно для молодого человека: присоединиться к какой-либо могучей организации, стать её частью, обрести там стабильность и какую-то карьерную траекторию. Это понятный сценарий. Но точно так же имеет смысл самому стать работодателем. Социологи говорят нам, что у поколения «Z» развитые предпринимательские навыки. Многие из них имеют привычку зарабатывать ещё с детства.

– В связи с переходом в онлайн изменились ли перспективы в научной сфере?

– Мы живём в информационном раю: в среде, в которой у нас есть все возможности, которых никогда у человечества не было. Мы находимся в ситуации доступности и источников информации, и научных трудов, и самих их авторов. Научное общение никогда не было таким тесным и насыщенным. Повестка становится более единой для научных сообществ: один язык для всех, чего не было со времён латыни.

Социальные науки сейчас переживают ренессанс. Доступность данных и доступность источников, естественно, является могучим стимулом для развития на постсоветском пространстве. В советское время социальные науки были самыми несчастными, власть их угнетала.

– Что вы думаете о феномене онлайн-университета? Насколько подобные инициативы будут распространены и далее в условиях пандемии и в условиях конкуренции с офлайн-вузами?

– Они будут развиваться, никуда не денутся. Предложение соответствует спросу, а спроса достаточно много. Но, если мы говорим о свободном университете, нужно помнить, что он возник не от хорошей жизни. Он возник от того, что те люди, которые его сейчас составляют, лишились возможности преподавать обычным образом. Конечно, офлайн-университет предоставляет больше возможностей. То, что будет возникать некоторый симбиоз, некоторые сочетания оф- и онлайн элементов, достаточно очевидно. Ни один не победит другой.

В мире духовного потребления действует закон двойной синусоиды. Он звучит так: в мире материального потребления новое открытие вытесняет предыдущую форму полностью. Например, появление автомобиля убивает конный транспорт, появление электрической лампочки лампу керосиновую. В мире нематериального потребления происходит эта самая двойная синусоида: появляющиеся новые формы сначала демонстрируют бурный рост, но не вытесняют предыдущие формы, а через некоторое время этот рост у них заканчивается, и они остаются на том достаточно высоком уровне, на котором до этого возникали. Аудиозапись не убила оперу, телевизор не убил театр, mp3 не убили живую музыку. Онлайн-образование не убьёт классический университет, в котором студенты будут сидеть на деревянных скамьях и вставать при входе учителя в аудиторию.

Возвращаясь к высказанному мною тезису, не хотелось бы, чтобы рост онлайн-образования стал инструментом сегрегации и неравенства, а, наоборот, демократизации и объединения.

 – Несколько слов об институте семьи. Дети и родители проводили много времени вместе. В соцсетях мы видели, что для некоторых это стало плюсом, это их сплотило. Часть людей признались, что они приблизились к какому-то распаду. Есть ли у социологов наблюдения и ориентиры, как эта ситуация влияет на институт семьи?

– Такого рода базовый социальный институт инерционен. Их нельзя поколебать несколькими месяцами экстремальных практик. Институт семьи переживал и чёрную чуму, и промышленные революции, и мировые войны. Люди продолжают жить семьями. Это остаётся базовой, социальной единицей. А что касается тех данных, которые у нас есть об изменениях, принесённых пандемией: в Китае, после окончания локдауна, резко выросло число разводов. Люди засиделись вместе и насмотрелись друг на друга. Потому что, если вы живёте городской индустриальной жизнью образца ХХ века: затемно уехал, затемно приехал, дети в школе, и даже отпуск вы можете проводить раздельно, то вы просто не увидите, с кем вы живёте. Поэтому, когда вы обнаруживаете себя запертым в одном пространстве с этим человеком, то вас может ждать много удивительных открытий. Я думаю, что для детей в тех семьях, которые хоть сколько функциональны, это было скорее благо. Но рост числа случаев домашнего насилия тоже отметили все страны, где был жёсткий карантин. Что здесь можно сказать? Несколько месяцев и даже год – это ничтожный срок для социальной динамики. На институт семьи будут продолжать влиять те тенденции, которые случились до карантина, и те, которые карантин усилил: большее пребывание на дому и перспектива в той или иной форме введения базового дохода. Когда это станет распространённой практикой в развитых странах, это будет серьёзное социальное изменение. По-прежнему большое количество семей держится на вынужденном сожительстве; сейчас человек может выжить совершенно один и может потреблять на хорошем уровне. Поэтому, если говорить о том, что бросает вызов институту семьи, то это не половая распущенность, тем более не однополые браки, которые являются скорее консервативной мерой, а не революционной, а уникальная возможность жить достаточно хорошо в одиночку.

В аграрном обществе изгнание, изоляция были смертным приговором. В городе человек коммуницирует, потребляет, зарабатывает. Чего он все ещё не может, так это вырастить ребёнка в одиночестве. Поэтому, пока дети маленькие, люди стараются жить вместе. Если женщина начнёт получать базовый доход на себя и ребёнка, тогда довольно многие переосмыслят надобность совместной жизни.

Казахстан – социум с пока ещё высокой рождаемостью. Но по мере увеличения доли городского населения она тоже будет снижаться. У вас по-прежнему достаточно высокий процент сельского населения, по меркам ХХI века. Урбанизация влияет на всё: на потребление, на рождаемость, на то, как выглядит семья. Родственники могут легко общаться посредством мобильных телефонов. В отличии от ХХ века, когда человек, переехавший в город, возможно, навсегда терял связь со всем своим родом.

Ненуклеарная семья возвращается на новом техническом уровне: родственники легче могут связываться и общаться друг с другом посредством современных технологий. Семейный связи укрепились, в том числе связи межпоколенческие.

В социальном пространстве довольно редко действует что-то одно: если есть тенденция, то есть и противоположность. Она может быть не такой мощной, но, например, есть и тенденция депопуляции городов: из них происходит отток населения в пригородную область и в какие-то соседние местности – это маленький процент по сравнению с могучим потоком миграции в большие города, но он существует. И тут происходит тоже некоторое социальное и поколенческое разделение: приезжает молодёжь, уезжают люди уже заработавшие, пожилые, материально состоятельные – те, кто не хотят жить в дискомфортных для них условиях мегаполиса.

– Какие есть перспективы введения базового дохода в России и в Казахстане?

– Для нас это выглядит некоторой сказкой: считается, что на это у нас нет денег и никогда не будет. Тем не менее, если говорить о России, в некоторой степени в наши сытые нефтяные годы мы продемонстрировали миру определённый вариант введения всеобщего базового дохода. Он не был всеобщим, и, естественно, тут не было никакого равенства: круг людей, работающих на государство, получал немного не ту зарплату. Государство выплачивало людям какие-то деньги, негласно подразумевая: вы, конечно, не заработали, но мы их платим – будьте благодарны; вы, может, их не стоите, но мы по доброте душевной всё равно их даём. Это было воспитанием патернализма, что не очень хорошо отразилось на нашем социальном климате. Выход из таких патерналистских отношений довольно болезненный для обеих сторон. Власть не понимает, почему ей больше не благодарны, а граждане не понимают, почему их на прежнем уровне не поддержат. Иногда это называется разрывом некоего «социального контракта».

В финском эксперименте, который продлился два года, произошло то, что можно назвать «монетизацией льгот». Там были отменены социальные выплаты, их заменили на фиксированную сумму. Мол, вот 500 евро – больше не приходи ни за какими выплатами, пособиями и так далее. Может быть, крупные экономики пойдут по этому пути. Это сокращение огромного аппарата, который занимается распределением и контролем над ними. Если всё это можно заменить одной суммой, то государственному бюджету это может быть выгодно. Базовый гражданский доход – довольно новая вещь, и пока никто не знает, как она себя покажет.